сказал он тихо. — Силы демона не безмерны. Я не бог этого мира. Я…
Ханна молчала.
— Её тело погибло, — продолжал Борн, успокоенный тем, что она хотя бы не плачет. — Уцелела только душа. Но, боюсь, бедняжка уже совсем ничего не помнит. Я мог бы создать ей новое тело и переселить туда остатки души, только это уже не поможет. У тебя будет призрак твоей Софии, полоумная дурочка. Она… — он замолчал.
Иные считают, что правду говорить легко и прекрасно.
Нет! Правда болезненна и отвратительна.
Но, будь она лёгкой, давно смешалась бы с ложью и растворилась в ней.
Ханна молчала, кусая губы. Только дышала тяжело и со всхлипом.
Борн, не в силах выносить это молчание, нащупал её холодные пальцы.
— Где она? — прошептала Ханна. — Могу ли я увидеть её?
— Да, — кивнул Борн, накрывая её руку своей, огненной. — Душу Софии Алекто вселила в чёрный трон правителя.
Он встал.
Ханна тоже выбралась из постели, и они вместе пошли в тронный зал.
Первая луна тускло светила за высокими длинными окнами. Дорожка света бежала к чёрному трону. Магическое зеркало кружило во тьме, закручивая пылинки в вихри.
Ханна заплакала. Она опустилась на колени и приникла к тёплому камню.
Правительница знала, что Борн прав, что София здесь. Она давно уже ощущала её дыхание, только не хотела себе в этом признаться.
— Ты можешь разорвать договор, — сказал Борн. — Я не смогу вернуть тебе дочь. И ты тоже не обязана ещё целый год править миром людей.
Ханна покачала головой, всхлипнула, размазывая по лицу слёзы.
— Нет, демон, — прошептала она. — Я… остаюсь. Если я покину трон, я покину и её.
Пылинки закружились быстрее. Они роились и распадались: дочь Ханны слышала мать.
Она всё ещё узнавала её и любила. Но это было последнее, что в ней осталось от прежней Софии.
Ханна долго сидела у трона, согретая и успокоенная им, пока не начала засыпать. Тогда Борн взял её на руки и понёс в спальню.
Напитавшись магией трона, тело Ханны стало горячим, словно у демоницы.
Борн ласково уложил её на одеяло и провёл рукой по груди, снимая шаль.
Ханна вздрогнула, просыпаясь, и вдруг обняла его, привлекая к себе.
Демон качнулся навстречу женщине и… растворился в ней, проник в каждую её клетку, согревая и зажигая. И Ханна тоже растворилась и потерялась в нём.
Он был везде — в её крови и в дыхании, в каждой трепещущей клетке тела.
Так любят друг друга создания ада — они на миг становятся единым целым, смешивая средоточия огня в один неистовый огненный взрыв.
И пусть любовь сущих — совсем иная, чем человеческая, но кто сказал, что между человеком и демоном не бывает любви?
***
Господин Зибигус встретил загулявших студентов у моста. Он поклонился Фабиусу и велел слуге проводить его во дворец правителя, а потом обратил на Диану и парней совсем не радостное лицо.
— Ну и где вы шлялись, бездельники?
Диана от такой грубости даже дар речи потеряла. Что значит, где шлялись? Они же не виноваты, что горожане начали бунтовать!
Хьюго, наверное, подумал о том же. Он покраснел от гнева.
— Мы не успели вернуться из-за бунта, господин Зибигус, — ответил за всех Хел. — Мы торопились, но ворота подняли раньше времени.
Чёрт поморщился.
— Ну раз так, то быстро ступайте спать! Завтра учёба снова начнётся с рассветом.
Диана наконец-то сочинила хорошую злую речь, чтобы объяснить Зибигусу, что он осёл, и уже распахнула рот…
Но Хел коварно схватил под уздцы Фенрира и повёл в сторону дворца, отведённого под студенческое общежитие.
— Езжайте сперва до столовой, — бросил ему в спину чёрт. — Вам оставили ужин. А коней сдайте Кастору, он примет.
Борн плохо знал юных. Холодную кашу студенты смели на ура. А уж когда обнаружили в своих номерах по корзинке с деликатесами и вином…
Соседка уже спала, и Диана, подхватив свою корзинку, тихонечко пробралась в комнату Малко.
Там вкусно пахло ветчиной. Петря удивлённо протирал заспанные глаза, а Хьюго с Хелом разливали вино.
— Вот гад! — вспомнила недобрым словом Зибигуса Диана. — Чёрт вроде как позаботился о студентах, но сначала унизил и оскорбил.
— Не гад, а сущий, — поправил Хел. — Это он ещё по-доброму. Черти людей презирают. Верно, Борн приказал ему нас встретить как следует.
— Я ему попрезираю! — возмутилась Диана. — Людей он не любит! Да и вообще, какой же я человек, если я!.. — Она осеклась.
Диана так и не решила, кем ей себя считать: человеком или демоном?
Это же жуть такая — быть демоном! Хотя…
А ведь она же — одна такая! Нет больше девушек с огненной душой сущих! Она особенная! Вот только знать бы ещё, какая от этого выгода?
Всё, что Диана запомнила от своего перевоплощения — это боль и ужасный жар, сжигающий её изнутри. Она долго болела, и всё было вокруг как в тумане. Только в эту весну наконец стало легче.
Но почему же отцы не сказали ей, что она демон. Демон!
Но тогда она же, наверно, сильнее этого глупого чёрта, Зибигуса? Тогда где же её магия?
Хел сунул Диане в руку серебряную чашу с вином.
Чаши принёс Хьюго. Весь свой дорожный набор — шесть серебряных чаш, вставленных одна в другую и увязанных в мешочек из кожи.
Рассудил, что они пригодятся. И вот теперь одна чаша сиротливо стояла лишней. Непорядок.
— Это для мёртвых, — сказал Хел и плеснул туда немного вина. — Давайте вспомним всех, кто был добр с нами и умер? Сегодня кто-то из нас тоже мог умереть.
— Это да, — отозвался Хьюго, разулыбавшись во всё лицо. — Если бы не ты… Я теперь твой должник.
Он хлопнул по плечу Хела и поднял чашу.
— За братишку Ясна, что умер прошлой зимой от лихорадки!
— За Ниму и Тайку, — тихо сказал Малко. — Это мои сестрёнки. Их зарубил отчим, когда ему стали спьяну мерещиться черти.
— За маму, — прошептал Петря.
— За маму, — кивнул Хел.
И никто не стал никого расспрашивать. Всем и так было понятно, что вспоминают тех, кого сильнее любили.
— За Аро, — сказала Диана. — За его тело. И за душу того парня, как его звали, Хел?
— Дамиен, — подсказал Малко. — Он тоже любил драться на мечах.
— И за меня, — вдруг сказал Хел. — Просто молитесь за меня этой ночью.
— А кому молиться? — удивилась Диана. — Ведь Сатаны больше нет?
— Сатана бессмертен, — еле слышно прошептал Хел, словно опасаясь, что многоликий услышит его. — Он больше не властен над миром людей, но там, в
